Нимфоманка

Очевидно, что Ларс фон Триер, создавая «Нимфоманку», пристально вглядывался в эпоху Просвещения, заимствуя его рассудочный дух, стремящейся в борьбе с религиозным мракобесием расставлять по полочкам каждый аспект человеческой природы. С беспристрастием рыболова-натуралиста режиссер выстраивает историю вожделения, интервьюируя в лице героя Стеллана Скарсагрда главную героиню по имени Джо, для которой эта беседа становится, возможно, первой исповедью в жизни. Впрочем, этот диалог, который является скелетом картины, с той же легкостью можно назвать и сеансом психоанализа, тем более, что все формальные признаки налицо: пациент, лежащий практически на психоаналитической кушетке, и рядом сидящий доктор, внимательно выслушивающий больного.

Итак, «Джо-философ», начиная с самого истока — с детства — нехотя распутывает тот узел, который и стал завершением ее эротомании: напомним, что еврей Селигман находит в грязной подворотне чуть живую нимфу Джо; это событие и является завязкой к фильму. Удивительно, но и тут Триеру удалось обвести всех вокруг пальца: те, кто ожидал порнографии — выходили из кинозала разочарованными, те же, кто рассчитывал на поэтическое кино в духе «Антихриста», наполненное многослойными символами и метафорами, не скрывали своего негодования, упрекая режиссера в банальности. Все оказалось гораздо проще: в меру ироничная, в меру серьезная первая часть «Нимфоманки» не имела в себе ни сакрального акта оскопления, ни оленят и лисичек, что-то должных символизировать: ровная, ладная с размеренным ритмом лента скорее могла усыпить или заставить скучать, чем шокировать. С неочевидной драматургией поначалу она вводила в заблуждение относительно смысла всего действия: несомненно, что великий датчанин не намеревался писать роман воспитания. Но и, как было сказано, создание художественной порнографии также не входила в его планы.

Бесспорным является крен в сторону любви, который явственно становится заметен к концу первой части, впрочем, оставаясь по-триеровски неоднозначным: занимаясь сексом со своим возлюбленным, Джо произносит слова: «Я ничего не чувствую». Для эротического романа эпохи Просвещения в той или иной степени была свойственна религиозность: как известно, главный персонаж романа «Тереза-философ» признается в исповеди святому отцу, что ее с самого рождения мучат две страсти — тяга к Богу и вожделение к плоти, что не находит единства в душе. Но речь здесь скорее может идти об одной страсти, имеющей два лика: вспомнить хотя бы знаменитый «Экстаз святой Терезы», религиозный мистической опыт с явно эротическим подтекстом, сексуальность, сплетенная со святостью. Как видится, не называя вещи своими именами, Ларс фон Триер пытается подвести нас к серьезной мысли, которая ничего общего с эпатажной порнографией не имеет. Возводя в культ вульву, законы плоти, Джо вместе со своими адептами создают новую церковь: религиозность никуда не уходит. Она становится более выпуклой, более осязаемой и вместе с тем более трагичной за счет ее преломления в нимфическом безрассудстве, где главная героиня выступает скорее мученицей, чем грешницей.

Возможно, Триер снял одну из самых важных мелодрам в истории кино. Но подождем второй части.