Ной

В нескончаемой череде киноапокалипсисов, Даррен Аронофски стал первым режиссером, кто обратился если уж не к истоку — видимо, не за горами экранизация Откровения Иоанна Богослова — то точно копнул глубже всех создателей катастроф, взяв за основу ветхозаветный сюжет о потопе, ставший неотъемлемой частью человеческой памяти. Грандиозность темы требует грандиозных затрат и неумолимой решительности, которую, между прочим, постановщик показал в конфликте с продюсерами, пожелавшими после неоднозначных оценок фокус-групп перемонтировать фильм на свой лад. Аронофски свое детище отстоял — значит, как минимум, произведение требует внимательного прочтения, а не заблаговременного осуждения.

Голливудский инструментарий, которым орудует режиссер, препарируя очень тонкий материал библейских сказаний, навряд ли прибавит ему союзников, скорее наоборот — заранее настроит публику скептически. Но есть один немаловажный факт, хоть и отчасти смехотворный: Даррен Аронофски — не Майкл Бэй. Несмотря на марвеловскую масштабность и ожидаемое присутствие клише, перед нами не аттракцион, а один из немногих примеров попытки создать достойный пеплум, где бы точность первоисточника гармонично сочеталась с художественным мышлением творца. Мысль автора прочитывается, хоть и кажется, что порой она задавлена традиционным голливудским нарративом с предсказуемыми ситуациями и тривиальными конфликтами.

Память об изгнании из Эдема все еще жива в молодом человечестве, и все равно допотопный мир наполнен тайнами и волшебством, хотя Бог по-прежнему хранит молчание. Это безмолвие или непосредственное отсутствие рождает в определенный момент повествования немаловажный конфликт в душе самого Ноя, что делает историю по-настоящему человеческой. Даррен Аронофски не боится упрощений и, может быть, неточных пантеистических обобщений, которые он делает в своих небольших лирических отступлениях, выполненных в духе Терренса Малика: желание в одном предложении смешать эволюционизм с креационизмом является отчасти вульгарным знаком нашего времени, но невозможно отрицать того, что такой силы дерзновение, которое демонстрирует постановщик, не возвысится до универсализма, нивелирующего всякие различия. Поэтому здесь Бог одновременно есть и в то же время его совсем нет, а человек одновременно подчиняется Его воле и в то же время он абсолютно свободен. И кто бы что ни говорил, а Даррен Аронофски высоко поднял планку многобюджетного кино, реабилитировав такое понятие, как философский блокбастер (впрочем, все равно звучащее как оксюморон).