«Вий» Олега Степченко — готическое фэнтези о нецивилизованных малороссах глазами европейского материалиста со всеми атрибутами того, что они на Западе привыкли называть восточно-славянской экзотикой и что так легко укладывается в пресловутый миф о дикости народов, живущих по ту сторону Эльбы. Казаки то и дело опорожняют чарки с горилкой, без конца божатся и смотрят на рафинированного ученого как на заморского чудака, непонимающего прелестей народного дионисийства. Драматургический ход создателей ясен: столкнуть просвещенного европейца, для которого волшебство мира ограничивается фундаментальными законами физики, и темного язычника, привыкшего к ворожбе в день Ивана Купалы, чтобы в этом противопоставлении рельефней высветить все чудачества и суеверия жителей мифического Миргорода.
Мрачное место, где разыгрывается основное действие, затеряно где-то в южной части Российской империи. Своей инфернальностью оно больше напоминает средневековую Трансильванию, чем знакомую нам по гоголевским произведениям Малороссию — того и гляди, сейчас из-за угла покажется сам Влад Дракула Цепеш. По дремучему лесу, населенному мифологическими существами, мчится экипаж британского безбожника Джонатана Грина, чье непрекращающееся удивление перед варварским бытом славян становится удивлением зрителя перед самим собой, имеющим что-то от задорновских юморесок: настолько порой комично выглядели герои картины.
В карету Джонатана Грина бессовестно врываются знакомые нам богослов Халява и ритор Тиберий Горобец, бестактно начинают распивать горячительные напитки и в хмельном великодушии рассказывают путешественнику таинственную историю о философе Хоме Бруте, пропавшем год назад как раз там, куда держит путь ученый. После этого зритель понимает, что повести Николая Гоголя в картине уготовано опосредованное место: с сохранением всех основных действующих героев произведения, Олег Степченко рассказывает новую историю, которая является, если угодно, сиквелом оригинального «Вия». Эффектно начавшись в духе мистического хоррора Тима Бертона «Сонная Лощина», «Вий» к середине повествования упускает внимание зрителя, который постепенно начинает догадываться, что его умело дурят, как это делали создатели «Таинственного леса». Трепет перед всемогущим существом в духе лавкрафтовского бога Пана сменяется сожалением о тривиальности сюжетной линии, к тому же непозволительно затянутой.
Впрочем, это была ложка дегтя. Все остальное — воплощение Вия (веки которого с сохранением фольклорной достоверности опускались до самой земли), зловещий антураж, ландшафт с главной точкой в виде заброшенной церкви на крутом косогоре, яркие и харизматичные герои, в том числе сурового нрава сотник с Панночкой, бело-черный образ которой, между прочим, возник еще задолго до появления Садако, а также великолепные комбинированные съемки — все это является большой бочкой меда. Правда, жаль, что создатели так мало уделили внимания чертям и вурдалакам, которых с таким упоением вырисовывали Георгий Кропачев и Константин Ершов в своей постановке 1967 года.
Остается только надеяться, что сами украинцы не обидятся особому художественному видению москалей.