Внутри Льюина Дэвиса

Американская земля благоволит неудачникам, авантюристам, беспокойным и неприкаянным путникам, беспечным ездокам, чья неустроенная жизнь проходит в дороге, в вечной дороге. Исколесив вдоль и поперек Великие равнины в поисках утраченного времени, в конце пути, так и не найдя приют, они оседают на краю ночи, навсегда оставаясь бродягами. Колесо Сансары дробит их хребты, но эхо ломающихся костей все равно теряется где-то между истоком Миссисипи и Долиной Смерти. Для многих мечтателей земля обетованная становится зыбучими песками.

1961 год — рубеж, пограничная зона вот-вот почившего бит-поколения и нарождающегося движения хиппи вкупе с возрастающим интересом к фолк-музыке. Совсем скоро Джон Кеннеди примет торжественную присягу и станет 35-м президентом США, чье правление пробудит столько надежд, что, поговаривают, их призраки до сих пор витают в американском воздухе. Боб Дилан только-только приехал в город желтого дьявола и с замиранием сердца бродит по Гринвич-Виллидж, нью-йоркскому Парнасу, где пустили корни и давно плодоносят все самые гениальные поэты, писатели и художники той эпохи. А из Gaslight Cafe доносятся меланхоличные переборы Льюина Дэвиса, наполненные печалью странника, изъездившего весь мир и все равно окончившего путь в могиле. На уме только одно: как же скучна и невыносима пошла история успеха в сравнении с мистической драмой человека, которого не было.

Его мелодии мелкой дрожью отдаются в теле, но почему-то эта музыка никого не вдохновляет. Бездомному менестрелю приходится изо дня в день искать ночлег, стесняя своих друзей и знакомых. И вряд ли среди них нашелся бы тот, кто искренне принял к себе этого забулдыгу. Он пребывает в странном состоянии абсолютной ненужности: кажется, будто все вокруг его ненавидят. Удивительно, но меланхолия, которая льется из его песен, пропадает, как только утихает бой гитары: его песни не смешиваются с его жизнью и одно не является продолжением другого. Мир готов рыдать, слушая мелодии Льюина Дэвиса, но они заканчиваются и больной отец делает себе в штаны. Откуда эта невыносимо печальная комичность? Ты пишешь музыку своей кровью, а продюсер, прослушав ее, мямлит что-то о сложности на этом заработать. У Коэнов впервые появляется пространство, где нет места абсурду: этим пространством является музыка. Все, что находится вне музыки, продолжает быть традиционным коэновским кафкианством с его классическими ситуациями и персонажами. Искреннее сердечное чувство так и остается заточенным среди аккордов, тут же рассыпаясь, как только пальцы музыканта перестают двигаться — обнажая нуаровскую действительность американской зимы.

Весь фильм не покидает чувство того, что что-то должно произойти: слушатели зааплодируют, подружка простит, сестра поймет, отец заговорит. Но свинец туч все так же нависает над головами американцев и путь в Чикаго, похожий на блуждание по кругам ада Данте, оборачивается дорогой в никуда. Бьюик Электра 225 ведет Дин Мориарти, которому сама жизнь сделала лоботомию: он безмолвен и угрюм, но все равно вызывает ассоциации с главным персонажем романа Джека Керуака (не без помощи картины Уолтера Саллеса «В дороге»). На заднем сидении помещается существо из зазеркалья, перемещающееся при помощи двух экстравагантных тростей. Все, что он делает — безобразно откинувшись спит или ведет абсурдистский монолог. Случайно начавшись, этот путь так же случайно оборвется. И только призрак кошки — или не призрак? — будет преследовать главного героя, где бы он ни был. Весь фильм он пытается узнать, как зовут кошку и лишь в самом конце заключительным аккордом прогремит имя Одиссей. Коэны вновь издеваются. Видимо, каждому из нас предстоит пройти тысячи миль, наполненных тупым недоумением, чтобы в завершении выйти в грязную подворотню и получить по морде от зловещего незнакомца под прекрасную песню Боба Дилана «Farewell». Песнь аутсайдеру, песнь тебе.